Партиец [СИ] - Никита Васильевич Семин

занимался газетой «Правда» (даже удивительно, как я смог ездить по селам от их имени) да был генеральным секретарем Коминтерна. Теперь — все. «Съел» его товарищ Сталин.

Про меня на какое-то время будто забыли, но это было не так. К концу Пленума ко мне снова заявился Савинков — товарищ Сталин ждал меня у себя. Собрав все материалы по коллективизации, плюс — дополнения в трудовой кодекс по «седьмому часу», я отправился в Кремль.

Иосиф Виссарионович выглядел довольным. Еще бы! Избавился от еще одного соперника на политической арене.

— Ну как, товарищ Огнев, ваша поездка? — с улыбкой спросил он меня.

— Продуктивно, но печально, — вздохнул я и передал генсеку бумаги.

— Вот как? — вроде как удивился Сталин, после чего придвинул бумаги к себе.

Дополнения к трудовому кодексу он прочитал и удовлетворенно отодвинул на край стола. А вот мои заметки по командировке изучил более внимательно. После чего задал неожиданный вопрос:

— Товарищ Огнев, а почему вы еще не состоите в партии?

Глава 7

Апрель 1929 года

Вопрос товарища Сталина стал для меня столь неожиданным, что я не сразу нашелся с ответом. Тот меня не торопил, но и риторическим его вопрос не был, надо было что-то сказать.

— Так мне только в этом году восемнадцать исполняется. Не рано ли? — наконец вымолвил я.

И ведь действительно, хоть я и думал вступать в партию, но уж никак не раньше своего совершеннолетия. В этом времени это понятие было довольно размыто. Еще буквально до революции вполне себе венчали с шестнадцати лет, считая человека вполне созревшим для брака. Хотя и полноценно взрослым такого парня еще не считали. Понятие «мужчина» здесь еще осталось. А оно включает в себя два слова: муж и чин. То есть, человек, достигший какой-то весомой должности, а не безработный или висящий на шее у родни. Я же еще и не женился, и должности какой-то не имел. Потому и относились ко мне больше как к подростку, слегка снисходительно. Но это те, кто постарше и со мной незнаком. Однако революция многое поменяла. В частности — отношение к «чину». Были мальчишки моего возраста, которые в гражданскую войну подразделениями командовали. И ничего, их вполне слушались и подчинялись, несмотря на года. Но сравнивать себя с ними я даже не думал. Да и осталось еще из прошлой жизни понятие, что совершеннолетним мужчиной я стану в восемнадцать лет. И до этого срока о партии даже не мечтал.

— Разве у нас есть закон, ограничивающий вступление в партию по возрасту? — подколол меня Иосиф Виссарионович.

Я на это промолчал.

— В партию вступают по поручительству трех действующих членов либо, если есть стаж работы в ВЛКСМ, — продолжил товарищ Сталин. — Есть мнение, что вы обладаете и тем и другим. Поэтому не вижу препятствий. Или вы желаете остаться беспартийным?

И никакого осуждения или угрозы я в этом вопросе не заметил. Иосифу Виссарионовичу просто было интересно, хочу ли я в партию или нет. Во всяком случае, мне так показалось. За несколько встреч уже успел немного изучить его мимику и интонации в голосе.

— Нет, я собираюсь вступить в партию.

Удовлетворившись моим ответом, товарищ Сталин все же перешел к моим наметкам по коллективизации.

— Значит, крестьяне по вашему мнению не смогут в ближайшее время повысить свою производительность?

— Дело даже не в единоличных хозяйствах, а в том, что у них для этого материальной базы не хватает, — сказал я. — Какой толк от того, что имеющееся зерно они посеют не раздельно, как раньше, а все вместе? Больше его от этого не станет. Единственное, чем мы можем им помочь — вернуть лошадей из армии, хотя бы часть, да механизировать их труд.

— И что вы предлагаете? Отменить курс на коллективизацию? — напрягся Иосиф Виссарионович.

Вот тут я смутился. Отменять никто ничего не будет. Да я и сам говорил, что коллективизация нужна. Но что реально здесь можно предложить?

— Ну-у-у… — протянул я, лихорадочно соображая, — не зерном единым, — вспомнился мне просмотренный с Людой фильм. — Узнать, какие культуры в разных частях страны лучше произрастают. Перераспределить текущие запасы. Чтобы ту же пшеницу садить не в бесплодных землях, а на более благодатной почве. Тут как раз изымание у крестьян их запасов и перераспределение имеет смысл. Дополнительно составить методички — как, что и где культивировать. Тут уже агрономы нужны. Тогда и ставить те же элеваторы для сбора зерна придется не в каждой деревне или селе. Уже экономия сил и средств и ускорение работ. Коров сводить в единое стадо, да создавать фермы — тут как раз колхоз лучше всего подойдет. И следить за ними проще будет, и распределение надоенного молока организовать по справедливости. Так сразу я не могу вам сказать, что еще организовать можно. Но требовать от каждого села — и зерно, и мясо, и овощи с молочными продуктами не выйдет.

Откинувшись на спинку стула, Сталин задумчиво посмотрел в стену, размышляя над моими словами. Через пару минут он вынес свой вердикт.

— Хорошо. Продумайте этот вопрос в кратчайшие сроки. Пусть даже тезисно, — выделил он с усмешкой последнее слово. Опять «укол» в мою сторону. — Я хочу, чтобы вы озвучили его на партконференции. Она пройдет сразу по завершению Пленума.

«То есть, у меня есть сутки, — сделал я вывод. — Мало. Придется ночь не спать».

Отказываться я даже не думал. Раз уж ввязался в это дело, нечего заднюю давать.

Сидел я над тезисами для своей речи перед партконференцией не всю ночь, но большую ее часть. Не выспался жутко, однако деваться некуда. С утра за мной заехал Савинков, и мы отправились в путь.

Народу собралось не мало, под тысячу человек. Все — делегаты от разных Советов — от местных, городского уровня, и до Советов республик. Также присутствовали просто высокопоставленные члены партии, занимающие посты в Политбюро и Президиуме ЦИК. Заявлено выступающими было шесть человек. Меня в этом списке не было, и я сначала облегченно выдохнул. И так засветился дальше некуда, еще и здесь участвовать в качестве оратора я не планировал. Но радовался я рано.

Первыми выступали товарищи Рыков, Кржижановский и Куйбышев, представляя разработанный ими первый пятилетний